Постнов Олег Георгиевич (2)

Знаете, как опытным путём убедиться, что Земля вертится?

А то, что ангелы бывают нянями, об этом вы знаете? И что девочки превращаются в драконов, серые камни на самом деле серебряные и Майкл Джексон будет отмщён? А мир наш был перевёрнут когда-то, давно, ещё во времена шерстистых носорогов и саблезубых тигров, поставлен с ног на голову и так стоит на голове до сих пор?

Не знаете – вернее, знали, но, повзрослев, забыли. Потому что такие знания даются исключительно детям, как прозрение, происходящее помимо опыта, ну, иногда взрослым, упорно цепляющимся за детство, как за борт подводного корабля, совершающего срочное погружение. И эти чудесные дары вручаются по справедливости, потому что детство – волшебная пора, усыпанная пыльцой рая, и дети непременно должны быть счастливы, пусть сами они далеко не всегда осведомлены о своём счастье. Ведь вся остальная жизнь – лишь расплата за это недолгое блаженство…

В сборник «Русские дети» вошли рассказы, написанные специально для этой книги. За очень редкими исключениями.

И ещё одно важное добавление: перед вами не детская книга. Перед вами книга о детях.

Сорокалетний собиратель старины не так прост и скучен, как выглядит. Он причастен к преступлению, и чем тщательнее пытается скрыть эту связь, тем больше внутренних демонов его одолевает. Антиквар томится бессонницей, вспоминает молодость и борется с самим собой: в его личной истории есть довольно сумрачные страницы, в лучших традициях Достоевского, Гофмана, По и Набокова.

Тонкий стилист, Олег Постнов выплетает свои литературоцентричные истории как старинное кружево: в них есть и эстетство, и неочевидные цитаты, и запретные страсти, и мрачноватая ирония.

Мое одиночество – мое вечное одиночество человека, который не в тягость самому себе, – захватило меня.

Тонкий стилист, Олег Постнов выплетает свои литературоцентричные истории как старинное кружево: в нихесть и эстетство, и неочевидные цитаты, и запретные страсти, и мрачноватая ирония.

Антиквар – всегда тот, кто продает герою его тайную страсть, диво ли, что она тотчас порабощает его! Куда значительней покупателя стал мне представляться сам продавец, всегда отстраненный, всегда оставляемый – невзначай – в тени. Между тем именно его усильями были собраны все те причудливые творения безвестных рук, ума, интуиции, которые овладевали в некий миг платежеспособным вертопрахом, но – и это снова всегда в тени! – были бессильны пред их продавцом, посредником, временным держателем, хотя тот тоже ведь некогда получил их в руки, постиг своим умом или выбрал меж прочими силою прозренья! А много ли знали его случайные жертвы о тех вещах, которых он им не предлагал? Уж не там ли, не в этом ли противостоянии вещей и умеющего их ценить, понимать, обращаться с ними человека, крылся секрет профессии, мастерство и любовь постигателя тайн?