Крупнейшая бесплатная электронная библиотека 376 098 книг в 367 жанрах 118 554 автора

Мой 20 век (17)

Удивление перед жизнью

Розов Виктор Сергеевич

Удивление перед жизнью

Розов Виктор Сергеевич
Удивление перед жизнью

Он родился, когда началась Первая мировая война.

Познал голод, холод и страх, принесенные революцией и войной Гражданской.

На Великой Отечественной он, юный актер Театра Революции, был тяжело ранен и чудом остался в живых. Он терял близких, не имел крыши над головой, переживал творческие трудности…

И все‑таки Виктор Сергеевич считает себя очень счастливым и везучим человеком.

Он благодарен судьбе и за испытания, выпавшие на его долю, и за счастье жить, любить, растить детей, заниматься любимым делом, и за множество замечательных людей, встреченных им на жизненном пути… Он смотрит на мир широко раскрытыми, ясными глазами, полными ожидания. Ему интересно жить.

И он очень хочет, чтобы мы тоже поняли, что жить — в самом деле интересно.

О других и о себе

О других и о себе

О других и о себе

Автобиографическая проза Бориса Абрамовича Слуцкого (1919–1986), одного из самых глубоких и своеобразных поэтов военного поколения, известна гораздо меньше, чем его стихи, хотя и не менее блистательна. Дело в том, что писалась она для себя (или для потомков) без надежды быть опубликованной при жизни по цензурным соображениям.

"Гипс на ране — вот поэтика Слуцкого, — сказал Давид Самойлов. — Слуцкий выговаривает в прозу то, что невозможно уложить в стиховые размеры, заковать в ямбы". Его "Записки о войне" (а поэт прошел ее всю — "от звонка до звонка") — проза умного, глубокого и в высшей степени честного перед самим собой человека, в ней трагедия войны показана без приукрашивания, без сглаживания острых углов. В разделе "О других и о себе" представлены воспоминания Слуцкого о своих товарищах по литературному цеху — Н. Асееве, А. Ахматовой, И. Эренбурге, Н. Заболоцком, А. Твардовском, И. Сельвинском, С. Наровчатове, М. Кульчицком, а также история создания некоторых наиболее известных его стихотворений. Раздел "Из письменного стола" включает в себя фрагментарные мемуарные записи, отличающиеся таким же блеском и лаконизмом, как и вся проза Слуцкого. Большинство материалов, включенных в книгу, публикуется впервые

Перебирая наши даты

Самойлов Давид Самойлович

Перебирая наши даты

Самойлов Давид Самойлович
Перебирая наши даты

Поэт Давид Самойлов (1920 — 1990) не успел закончить свои воспоминания, а может быть, и не ставил перед собой такой задачи, ибо книга ощущалась им как река жизни — с бесконечным охватом событий, лиц, постоянной игры ума… Точку поставила смерть. Но вышло, как он и задумывал: `Памятные записки` получились яркими и значительными. О себе, о времени, о друзьях — П. Когане, М. Кульчицком, Б. Слуцком, С. Наровчатове, Н.Глазкове — о тех, кто возмужал и окреп или геройски погиб в `сороковые роковые`. Немало страниц посвящено Б. Пастернаку, Н. Заболоцкому, А. Ахматовой, А. Солженицыну… `Памятные записки` органично продолжены страницами дневников, где многие записи — отточенные до афоризма характеристики века, судеб, характеров.

Жестокий мир кино (Лaтepнa магика)

Жестокий мир кино (Лaтepнa магика)

Жестокий мир кино (Лaтepнa магика)

"Я просто радарное устройство, которое регистрирует предметы и явления и возвращает эти предметы и явления в отраженной форме вперемешку с воспоминаниями, снами и фантазиями, — сказал в одном из немногочисленных интервью знаменитый шведский театральный и кинорежиссер Ингмар Бергман. — Я не позволяю насильно тянуть себя в ту или иную сторону. Мои основные воззрения заключаются в том, чтобы вообще не иметь никаких воззрений".

В этих словах есть доля лукавства: фильмы Бергмана — исследование той или иной стороны человеческого сообщества, идеологической доктрины, отношений между людьми. Достаточно вспомнить его самые яркие фильмы — "Змеиное яйцо" и "Стыд" (анатомия фашизма), "Седьмая печать" и "Вечер шутов" (судьба "маленького человека"), "Персона", "Час волка" (жребий художника), "Земляничная поляна", "Осенняя соната" (цена любви), "Причастие" (отрицание Бога).

В том мемуарной прозы вошли его две автобиографические книги — "Латерна магика" и "Картины", которые подтверждают, что Бергман не "призрачная фигура, не способная ни любить, ни согревать", а мощный художник, создавший шедевры, вошедшие в золотой фонд мирового кинематографа.

Господин мой–время

Господин мой–время

Господин мой–время

Марина Цветаева — "прежде всего и всегда поэт, так остается она поэтом в каждой строчке своей прозы". И особенно автобиографической: афористичной, выразительной, музыкальной. Ее характеристики отличаются удивительной меткостью, искренностью и глубиной, ей удается показать слабые и сильные стороны своих героев, запечатлеть их в минуты радости, боли, смятения.

Со страниц книги встают живые портреты отца, профессора Московского университета, основателя Музея изобразительных искусств И.В.Цветаева; поэтов В.Брюсова, К.Бальмонта, 0.Мандельштама, М.Волошина, М.Кузмина, А.Белого; юных студийцев-вахтанговцев С.Голлидэй, П.Антокольского, Ю.Завадского, а также самой Марины Ивановны — человека необычайно одаренного, но в то же время трагически одинокого, с юности несущего в себе заряд обреченности.

Истории тяжелая вода

Истории тяжелая вода

Истории тяжелая вода

Книга воспоминаний Константина Михайловича Симонова (1915-1979), одного из самых известных советских писателей, автора трилогии "Живые и мертвые" и многих хрестоматийных стихотворений военной поры ("Жди меня", "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины..." и др.), наполнена размышлениями о сложностях и противоречиях его эпохи. В ней рассказывается о детстве, юности, становлении личности автора, о его встречах с И.В. Сталиным, Г.К. Жуковым и другими известными военачальниками, с которыми Симонов был знаком еще со времен военного конфликта на Халхин-Голе, а также с И. Буниным, И. Эренбургом, А. Твардовским, В. Луговским, Н. Хикметом, Ч. Чаплином, В. Пудовкиным и другими деятелями литературы и искусства. Книгу составили мемуарные очерки разных лет, а также последняя, и самая откровенная, книга писателя - "Глазами человека моего поколения".

Я вспоминаю...

Феллини Федерико

Я вспоминаю...

Феллини Федерико
Я вспоминаю...

Любой человек, даже плохо знающий кинематограф, услышав названия "Ночи Кабирии", "8 1/2", "Амаркорд", скажет: это Феллини. Любой человек, увидев фильм, в котором автобиографическое повествование соткано из обыденности и картин, похожих на сновидения, скажет: феллиниевская картина. Любой человек, услышав фамилию Феллини, непременно добавит: великий, гениальный режиссер. Так оно и есть. Федерико Феллини (1920–1993) — это самые знаменитые картины XX века, это легенда экрана. И пять "Оскаров", среди которых один — за особый вклад в развитие мировой кинематографии.

Шарлотта Чандлер — известная американская журналистка, кинокритик, сценарист. С великим режиссером ее связывали долгие годы дружбы. Вместе с ним она написала либретто к мюзиклу по его знаменитому фильму "Джульетта и духи" для Бродвея. Феллини очень доверял способности Чандлер сохранить "голос и интонацию" своего собеседника. "Я таким вижу себя сам", — сказал он, прочитав ее первое интервью с ним. В основу книги "Я вспоминаю…" легли многочисленные беседы Шарлотты Чандлер с Феллини. Это очень личное повествование — о жизни, о кинематографе, о встречах с людьми, о XX веке, увиденном через магическое зеркало кино.