Бесстыжий остров

«…В прежней жизни я иногда испытывал чувство раскаянья за свои дурные поступки, но оно было поверхностным, быстро забывалось и не оставляло о себе памяти. Незначительные всплески совести не могли растормошить мою душу, которую я до смрадной черноты прокоптил пьянством, и только в загоне для отверженных она стала понемногу самоочищаться. Но мне было ещё бесконечно далеко до того, чтобы моя испачканная грехами душонка ожила и в полной мере обрела способность к стыду и раскаянию.

Лишь иногда из её глубин, без моего зова, выплывало то, что я, казалось, забыл навсегда, и напоминало, например, о том, что случилось давным-давно, в шестом классе, когда я сорвал с головы одноклассницы платок, и все увидели, что она подстрижена наголо, потому что переболела тифом. Я вспомнил об этом, и так ясно увидел её искажённое плачем лицо и огромные наслезенные глаза, что мне стало невыносимо стыдно за свою жестокую шалость, но извиниться перед ней я уже не смогу никогда. Эта девочка вскоре умерла, а я, вместо того, чтобы пойти на её похороны, отправился с дружками в лес, зорить грачиные гнёзда, то есть совершать ещё одну жестокость, теперь по отношению к полезным для человека птицам. И много чего дурного я совершил в детстве, потому что не понимал разницы между хорошим и плохим, мать меня жалела, воспитывала только словами, а надо было браться за ремень, пока я ещё лежал поперёк лавки…»

На обложке: фрагмент картины Винсента Ван Гога «Прогулка заключённых» (1890).

На обложке: картина Василия Ивановича Сурикова «Степан Разин» (1906).

«…атамана терзала не пулевая рана, а душевная мука. Он видел себя возлежащим на ковровых подушках в просторном и светлом шатре, где перед ним из воздуха вдруг соткалась прекрасная златовласая дева в полупрозрачном шёлковом одеянии.

— Ты кто? — с трудом ворочая пересохшим языком, спросил Разин.

— Разве ты меня не знаешь? — улыбнулась дева. — Я получила от тебя столь богатый подарок, что не могла не явиться.

Степан Тимофеевич потянулся к красавице, схватил её за руку, и его насквозь ожгло ледяным ознобом.

— Стало быть, ты и есть моя смерть, — промолвил, окаменев лицом, атаман. — Вот ты какая…

— Беда с вами, людьми, — нахмурилась дева. — Придумали, что я костлявая старуха, да ещё и с косой. А я всего лишь открываю человеку дверь в его новую лучшую жизнь. Но для тебя ещё не настал час переступить через мой порог.

— Так что ж меня ещё ждёт? — встрепенулся Степан Тимофеевич.

Дева взмахнула рукавом шёлкового одеяния, и перед Разиным явился резной столец, на котором, дымясь, стояла золотая чаша.

— Испей, атаман, и всё тебе станет ведомо.

Степан Тимофеевич обеими руками взял чашу и жадно приник к ней пересохшими губами. Сначала питьё приятно охладило его нутро, затем стало сладковато-тёплым и приобрело вкус крови. Разин, с трудом сдержав тошноту, заглянул в чашу и зажмурился.

— Ужели ты ослаб духом, атаман? — промолвила дева. — Ты хотел знать свой последний час, так узри его!

Степан Тимофеевич с трудом разлепил очи, и его взору открылась огромная площадь, заполненная московским простонародьем, устремившим свои взгляды к большому помосту, на который всходил он сам, Разин. Сутулый и длиннорукий палач разорвал на нём рубаху и опрокинул навзничь. Сверкнуло лезвие топора, и скоро атаман был расчетвертован, а затем обезглавлен.

— Мне Гориныч такую страшную смерть не сулил! — встрепетал, опрокидываясь на ковровые подушки, Разин.

— А что же тебе насулил Гориныч? — вопросила дева.

— Великую славу, — прошептал атаман.

— Эх, Степан Тимофеевич! — воскликнула дева — смерть. — Не обманул тебя Гориныч, а уважил. С лобного места тебя узрит вся Великая Русь, и в народном мнении ты обретёшь такую великую славу, какой ни у кого не было и не будет!»

Подьячий Посольского приказа Григорий Котошихин, автор одного из самых известных исторических и литературных памятников «О России в царствование Алексея Михайловича», изменил своему Отечеству, бежал в Швецию, где написал книгу «О России в царствование Алексея Михайловича…». За совершённое им вскоре убийство на бытовой почве был обезглавлен, и его скелет несколько десятков служил наглядным пособием для обучения студентов медицинского отделения Упсальского университета.

Трагическая судьба самого значительного русского летописца середины 17-го века почти не известна современным читателям. Она послужила автору основой для создания исторически верного и психологически точного романа.

«От Симбирска до Москвы было далеко, и губернское барство съезжалось в город из своих поместий, чтобы весело провести рождественские праздники, просватать дочерей и женить сыновей, повеселиться на балах, поиграть в карты и вволю посплетничать. Что греха таить, сплетни успешно заменяли собой отсутствие губернской газеты, они молниеносно разносились из одного конца города в другой, поскольку Симбирск, как в те годы, так и сейчас, обладает фантастической сверхпроводимостью для сплетен, слухов и всяких досужих вымыслов. Чихнёт Иван Васильевич в своём доме на Ново-Казанской улице, а в другом конце города в громадном особняке в Винновской роще барыня Кроткова сразу же сообщит мужу, что Иван Васильевич крепко захворал и приходил священник соборовать его и исповедать. Поразительная сверхпроводимость Симбирска не давала скучать обывателям, каждый из них, просыпаясь поутру, сразу же узнавал от кухарки, молочницы или прохожего человека, окликнув его через форточку: «Что новенького?», о похоронах сгоревшего на работе чиновника питейного акциза, о краже из будки стражника мешка нюхательного табака, продажей которого промышлял служивый, о досрочных родах у молодой вдовы, которая всегда числилась в неродихах, семимесячного младенца. Всё это возникало, обсасывалось и передавалось далее в определённые центры, где пустые и вздорные пересуды и факты генерировались и пускались в обращение двумя-тремя конкретными лицами, из которых главнейшей была коллежская регистраторша Караваева…»

На обложке картина Б. М. Кустодиева «Площадь на выезде из города».

Исторический роман о московском воеводе XVII века Богдане Хитрово, основателе города-крепости Симбирска и всей Симбирской засечной черты.

На обложке картина М. А. Преснякова «Засечная черта. Южный рубеж».

Новая книга известного поэта и прозаика Николая Полотнянко составлена из избранных рассказов на житейские темы и повести о трагической судьбе провинциального художника. Почти все они раньше были опубликованы в журнальной периодике, и получили одобрительную оценку критики и читателей.

Эта книгой завершается публикация десятитомника поэтических и прозаических произведений писателя, которая была осуществлена при финансовой поддержке Петра Петровича Ищенко. Практически вся работа по подготовке рукописей к изданию выполнена женой автора — Людмилой Ивановной. Часть тиража десятитомника передана в дар библиотекам Ульяновска.